Сегодня известному полярному первопроходцу А. Ф. Трешникову исполнилось бы 90 лет

(Продолжение. Начало в номере от 13 апреля.)

«Деревенская душа»

Студентом Ленинградского университета отправился Алексей Трешников на небольшом суденышке «Иван Папанин» в экспедицию по Карскому морю с архангельскими поморами. Поморам нравилось, что парень работы не боится, морской болезни не подвержен, вот только к терминологии моряцкой все никак не привыкнет.
- Лешка, где ты топор оставил? - спрашивали у него поморы, если хотели повеселиться.

- В лодке, на лавочке, - отвечал парень, занятый измерением глубин.

- Сколько тебя, деревенская душа, учить надо: кто же говорит - «на лавочке»? В шлюпке, на банке!..

Он в детстве моря не видел - жил в Поволжье, в деревне. С шести лет лошадей пас, с семи научился ходить за плугом. Окончил пять классов сельской школы. А в шестнадцать лет комсомольца Трешникова назначили директором школы, где он и учительствовал.

Еще мальчишкой Леша любил забираться в старинный, давно пустовавший барский дом: там, на чердаке, была великолепная библиотека - Жюль Верн, Майн Рид, дневники Нансена, Амундсена, книга об английской экспедиции Джона Франклина... Этой литературой он зачитывался и мечтал только об одном - путешествовать. Все равно где - в пустыне или во льдах, в тайге или в океане.

Он приехал в Ленинград, еще не зная, кем будет. Очень хотел учиться. Но прежде чем куда-то поступать, надо окончить рабфак. Трешников поступил на рабфак при сельскохозяйственном институте. Окончил его в 1934 году. Это было время освоения Арктики. «Сибиряков» впервые за одну навигацию, без зимовок, прошел весь Северный морской путь. В Чукотском море боролся со льдами «Челюскин», и никто не мог предсказать, чем эта борьба закончится. Трешников снова вспомнил барскую усадьбу, библиотеку, книги Нансена и Амундсена, свою давнишнюю мечту. Он подал документы в Ленинградский университет, на географический факультет, решил, как сам потом шутил, «учиться на путешественника».

Трешникову повезло: его учителем стал Юлий Михайлович Шокальский. Автор знаменитой «Океанографии» поражал и восхищал Трешникова и флотской выправкой, и необыкновенной эрудицией, и рассказами о людях, с которыми ему довелось встречаться, - Семенове-Тян-Шанском, Пржевальском, Седове. «Я ведь родился за пять лет до отмены крепостного права», - говорил Юлий Михайлович своим студентам. Он был внуком Анны Петровны Керн, воспитывался в Тригорском, дружил с младшим сыном Александра Сергеевича Пушкина - Григорием.

Спустя годы Алексей Федорович говорил мне: «Я счастлив, что у меня был такой наставник». И со стыдом вспоминал, как порой он убегал с лекций Шокальского. Убегал на заработки, в порт, куда в начале 30-х годов приходили баржи с песком, кирпичом, лесом. Иногда на разгрузке и погрузке судов студенты работали сутки, а то и двое без перерыва.
Георгий Анатольевич Баскаков - известный полярный океанолог, друживший с Трешниковым почти семьдесят лет, с университетских времен, - рассказывал, как в студенческие годы Трешников купался среди невских льдин.

Было это на Стрелке Васильевского острова. Приятели заспорили о том, выдержит ли человеческий организм в такой ледяной воде хоть несколько минут. И Трешников сказал: «А я вот сейчас спокойно войду в эту воду». Приятели над ним только посмеялись: «Тебе слабо». А Алексей мигом разделся до трусов и окунулся в апрельскую Неву. Конечно, мальчишество в двадцать один год непростительное. Счастье, что здоровяк Трешников после этого даже не чихнул. Но почему-то никто из его приятелей лезть в Неву тогда не решился.

Как-то Шокальский услышал доклад Трешникова об экспедиции в Карское море.

- Вам, молодой человек, прямой смысл идти в Арктический институт, работать на Севере.

После университета, в 1939 году, пришел Трешников работать в этот институт (ныне - Арктический и Антарктический научно-исследовательский институт), и более сорока лет его жизнь была связана с ААНИИ. За эти годы институт стал крупнейшим полярным центром. Двадцать лет Трешников возглавлял ААНИИ, сменив на этом посту таких знаменитых полярных исследователей, как Рудольф Лазаревич Самойлов, Отто Юльевич Шмидт. Здесь работали профессора Владимир Юльевич Визе, Николай Николаевич Зубов, Михаил Михайлович Сомов...

А начинался путь молодого океанолога с путешествий. Институт сразу же отправил его в Арктику, на Новосибирские острова. Это была еще эпоха, когда сани, запряженные сибирскими лайками, были главным транспортом Севера. Трешников всегда говорил: «Я счастлив, что пришел в Арктику, когда путешествия на собачьих упряжках еще не стали далеким прошлым».

Друзья по риску

Алексей Федорович часто говорил: «Я в полярных экспедициях собаку съел».

Его собеседники в ответ улыбались: понятно, что более опытного экспедиционника, чем Трешников, и представить трудно. Он прошел по земле столько верст, сколько мало кому удалось пройти. Причем чаще всего эта «земля» была либо готовым в любой момент расколоться льдом самого сурового в мире океана, либо бескрайней неведомой антарктической пустыней.

Все считали, что любимая трешниковская фраза - удачный, правда, изрядно заезженный образ. Многие в своем деле «собаку съели».

…В первую же свою экспедицию на собаках - этих преданных друзьях по риску - он прошел тысячи километров. Вместе с ними мерз, умирал от голода, проваливался под лед.

Однажды он возвращался с продовольственного склада, оставленного в заброшенном охотничьем зимовье. Уложил на сани муку, сахар, рыбные консервы, все плотно накрыл брезентом, углы его привязал к саням и двинулся в обратный путь. Собаки бежали хорошо, погода солнечная. Почти у берега упряжка вдруг рванула в сторону, понеслась туда, где лед совсем тонкий. Никакая сила не могла ее остановить. Собаки заметили птицу и помчались за ней, забыв о поклаже, не слушаясь каюра. Словно ошалели. И вдруг Алексей почувствовал, что лед под санями проваливается. А через минуту нарты с упряжкой оказались в ледяной воде. Счастье, что глубина совсем небольшая - по пояс. Вожак каким-то чудом вырвался из постромков, понесся на берег, а остальные собаки беспомощно барахтались в воде среди льдин. Хорошо, что сани не ушли на дно, держались на плаву. По пояс в воде минут тридцать добирался Трешников до берега.

Впрягшись в упряжку, тащил за собой и сани, и собак. Выбрался. До лагеря километров тридцать. Собаки без вожака не идут. И вот эти тридцать километров Трешников бежал впереди упряжки, за вожака.

Вскоре полярники остались без запасов продовольствия. Лагерь - на острове Фаддеевского. База - на Малом Ляховском. Чтобы туда добраться, нужно десятки километров ехать по льду пролива Санникова. Это бы еще ничего. Измеряя глубины, он пересекал залив не раз даже в одиночку полярной зимой. Но сейчас лед в проливе покрыт водой - по нему не переберешься.

Километров за восемьдесят от их лагеря была охотничья избушка. Как самый молодой и здоровый, Трешников отправился туда в поисках хоть каких-то остатков еды. Ничего, кроме костей песцов, не нашел. Из этих костей сварили бульон себе и собакам. Товарищи по экспедиции - начальник и радист - были постарше и послабее. У них началась цинга. Трешников пристрелил одну из собак. На следующий день - другую. Так и выжили. Через неделю они уже могли не только стоять на ногах, но и двигаться. Им удалось перебраться по льду на Землю Бунге. Там Трешников подстрелил нерпу. Силы к людям стали возвращаться. Когда вода сошла со льда, они двинулись по проливу Санникова. Путь до базы длинный - километров шестьдесят. Последние тринадцать километров его спутники сами идти уже не могли: проваливались в ледяную кашу, покрывавшую лед. Алексей усадил их на сани, из палатки соорудил парус, поставил его на нарты, а сам двинулся вперед, помогая собакам тащить упряжку. Шел по колено в воде. Наконец, наткнулся на брошенное охотничье зимовье. Там нашли рыбу, муку, напекли лепешек. Потом добрались до базы, где была рация.

Это было 28 июня 1941 года. Первое, что они там узнали: уже почти неделю шла война с фашистской Германией.
В годы войны Трешников плавал в ледовом патруле в Баренцевом и Карском морях, работал на Диксоне, ходил на гидрографическом судне «Мурманец» на спасение полярников со станций, обстреливаемых фашистскими подводными лодками. «Мурманец» помогал караванам пройти по Северному морскому пути, где тогда орудовали не только вражеские подводные лодки и самолеты, но и такие военные корабли, как «Адмирал Шеер», потопивший «Сибирякова» и обрушивший свой огонь на Диксон.

...Да, за плечами Алексея Федоровича был огромный опыт. Но Трешников всегда считал, что во главе полярной экспедиции должен стоять не только крупный ученый, человек с авторитетом, но и человек физически сильный, чрезвычайно выносливый.

О его работоспособности и выносливости ходили легенды. Если бы не эта самая выносливость, 2-я Советская антарктическая экспедиция наверняка могла бы остаться без начальника.

Однажды, осматривая заснеженный барьер в Мирном, Трешников почувствовал, что снег под ногами рушится. Падая в трещину, он попытался зацепиться за край, раскинул руки. Левая рука не выдержала, он почувствовал резкую боль в плече и полетел вниз. И все же через несколько метров каким-то чудом сумел собраться, уперся ногами в один край трещины, а головой - в другой и повис. Так он висел над пропастью. «Стоит пошевелиться - и конец», - подумал он. А боль в плече ужасная - наверняка вывих. Сколько же удастся вытерпеть?

- Я продержусь! - крикнул он своему спутнику. - Бегите за досками и веревками.

«Вскоре я услышал голоса и шаги над головой, - вспоминал Алексей Федорович тот случай. - Через трещину перебросили несколько толстых досок. А затем мне спустили веревку с петлей на конце. Преодолевая боль, я накинул петлю на ступню правой ноги и, уцепившись правой рукой за веревку, сказал, чтобы меня тянули вверх. Благополучно вытянули».

Теперь попытайтесь из этого более чем сдержанного описания представить, как все было на самом деле и что значит это самое «вскоре», когда человек с вывихом руки висит над пропастью. До Мирного несколько сот метров. Чтобы по рыхлому снегу сбегать туда за людьми, притащить доски, нужно время. Сколько же он так провисел в трещине? Трешников этого не помнит. Помнит только, что от страха и боли ему стало жарко.

«...Поблагодарив товарищей, я быстро побежал в поликлинику, но поскользнулся, как-то нечаянно взмахнул больной рукой, в плече у меня хрустнуло, и я почувствовал, что рука опять встала на место».

Везучий! Но это только в поговорке «дуракам везет». Чаще везет смелым и отчаянным.

Трешников всегда был очень большой, крупный. Кулаки - с футбольный мячик. Я однажды написал, что это ученый с руками молотобойца. Боялся, что он обидится. А он только посмеялся. В Антарктиде он вступил в клуб «Кому за 100». Вступить в него могли лишь те, кто весил не меньше 100 килограммов. И голос у него был командирский, шаляпинский.

Владимир СТРУГАЦКИЙ

(Продолжение в следующем номере)