«Мы просто хотим, чтобы о нас помнили»
Чернобылец Анатолий Лавренов уверен: чиновничье бездушие страшнее радиационного фона
Весь вечер, пока Анатолий Лавренов рассказывал о своей жизни, меня не оставляла
мысль, что этот сильный человек все время шел наперекор своей счастливой судьбе.
Как будто бросал ей вызов. И судьба всегда этот вызов принимала…
Политически неблагонадежный
Лавренов - коренной ленинградец. Его детство прошло в доме № 1 на Невском проспекте.
В школу ходил знаменитую - 122-ю, ту самую, которая находится во дворе дома,
где и сегодня сохранилась надпись: «Граждане, эта сторона улицы при артобстреле
наиболее опасна». Он выжил в блокаду. Хотя дата рождения - 14 января 1941 года,
и место - город Ленинград - могли поставить точку на чистой еще странице жизни.
А потом был журфак Университета. На работу молодого талантливого журналиста
пригласили в АПН. А он, вместо того чтобы обрадоваться такой удаче, вдруг удивил
комиссию, занимавшуюся распределением, нелепой просьбой: «Пошлите меня далеко!
Очень далеко». Комиссия изумилась, но просьбу странного выпускника удовлетворила:
650 километров от Магадана, город Сусуман - сердце Колымы. После добровольной
ссылки он, вернувшись через шесть лет в родной Ленинград, еще долго скучал по
тем краям.
В дремучие семидесятые, как всякий порядочный человек, Лавренов стал «политически
неблагонадежным». Сначала «благодаря» коллеге, сообщившему в Большой дом о подпольном
чтении и распространении «самиздатовского» Булгакова. Потом журналистскую карьеру
едва не перечеркнула статья в «Ленинградской панораме». В этом уважаемом издании
Анатолий Лавренов заведовал отделом промышленности и архитектуры. Критикуя действия
горисполкома, он, разумеется, понимал, что за этим может последовать, но все-таки
рискнул. Статья тогда так и не вышла в свет. А неразумного журналиста - «этого
придурка», как выразились в горисполкоме, - долгое время даже на склад подсобным
рабочим не брали. Это-то во времена непримиримой борьбы с тунеядством!
«В Чернобыль я попал по блату!»
- Когда случилась авария в Чернобыле, о ней писали, но мало. Я, конечно, понимал,
что это не вся правда, - рассказывает Анатолий Иванович. - А очень хотелось
знать, что происходит. Я ведь журналист! И тут подвернулся случай.
Анатолий Лавренов очень хорошо помнит июньский день, когда его вызвали в райвоенкомат
для того, чтобы как офицеру запаса присвоить очередное звание:
- Коридоры военкомата были забиты мужиками. Кто матом ругается, кто чуть не плачет. Спросил у офицера, который меня вызвал: «Что тут с мужиками происходит?», отвечает:
«Да в Чернобыль посылают». «Везет, - говорю, - меня пошлите!» Он удивился:
«Что, тебе делать нечего?» А я стал уговаривать: «Ну что вам стоит позвонить
в горвоенкомат и за меня словечко замолвить?»
Тот капитан удивился, но словечко все-таки замолвил. Три дня спустя: «Я тебя
тут пристроил, в понедельник в военкомат с вещмешком!» Родные узнали обо всем
постфактум. Анатолия Ивановича в Левашове посадили на «Боинг» и отправили в
Белую Церковь. А оттуда уже по конкретному адресу: тридцатикилометровая зона.
Там новобранцам выдали средства защиты - марлевые повязки - и на военных машинах
отправили в распоряжение знаменитого химполка. «Разбирать все это дерьмо», как
говорят чернобыльцы. «Мы кранами снимали бетонные блоки, зараженную почву и
захоранивали это все в могильниках».
Лавренова назначили замполитом третьей роты. В обязанности ко всему прочему
входило следить за временем, которое проводит рота на работах. Суточная норма
- не больше двух рентген в сутки. Впрочем, определялась степень зараженности
весьма приблизительно. Замеряли дозу в том месте, где работали, и вычисляли,
сколько там можно находиться.
Яблоки-мутанты
- Это было, как на войне, только враг был не виден, - вспоминает Анатолий Иванович.
- И от этого было очень страшно. А погода все время тогда чудесная стояла. Представляете,
солнцем залитые нивы, новенькие комбайны на холмах стоят. И ни души. А эти холмы
- могильники. Это было так нелепо! Невозможно поверить, что кругом подстерегала
смерть. Наш командир части не успевал менять машины. Когда мы выезжали из зоны,
то кругом были расставлены КПП, на которых определяли степень зараженности техники.
Через несколько поездок машина уже не отмывалась от радиации и начинала фонить.
Ее списывали и хоронили в могильнике. Получали новую. Но ее когда еще дадут,
а ездить нужно все время, поэтому иногда старались объезжать окольными путями
эти КПП. Никогда не забуду случай, который произошел как раз в одну из таких
поездок. Ехали через чудесную дубовую рощу. А в лесу наткнулись на деревню.
В ней ни души. Ехали по улице и вдруг за нами дикий петушиный крик. Приостановились
и увидели бегущего к машине петуха. Он людей увидел и побежал. Пытался запрыгнуть
на машину. Представляете, взрослые мужчины отвели глаза, а начальник части только
рукой махнул: «Поехали!» А этот одичавший петух еще долго пытался бежать за
машиной…
Вокруг Чернобыля было много плодовых садов. В них яблоки были в то лето просто
невероятных размеров. Думаю, уже стопроцентные мутанты. Однажды наш водитель
набрал таких яблочек. Уже хотел начать есть, я успел остановить. Поневоле «Сталкера»
вспомнишь…
Второй Чернобыль
- Если бы нужно было снова туда пойти, я бы пошел. Просто потому, что такой
у меня характер, - говорит Анатолий Иванович. - А восемьдесят процентов чернобыльцев,
если верить опросам, сегодня не согласились бы. Я понимаю этих людей. За долгие
двадцать лет появилось даже выражение «чернобылец-сутяжник». Каждый раз мы должны
доказывать наши права в судах! Это настоящее издевательство!
Закон РФ «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие
катастрофы на ЧАЭС», принятый в 1991 году, претерпевал изменения 25 раз! И многие
из изменений не улучшили, а, наоборот, ущемили права пострадавших людей.
- Правительство считает, что чернобыльцам слишком много платят, - горько замечает
Анатолий Иванович. - Я один из тех, кто создавал в нашем городе чернобыльскую
организацию. Куда только не писали мы письма! Вспомнить всю эту переписку страшно.
Это был второй Чернобыль.
Поняв, что до властей не достучаться, Лавренов и трое его товарищей в 1996
году объявили голодовку. Сегодня из тех, кто голодал десять лет назад, жив только
Анатолий Иванович. Но он очень болен.
- Через год после Чернобыля у меня не осталось ни одного зуба. И головные боли
с тех пор постоянные. Первое время голова болела просто дико. Теперь глухая
боль стала привычным фоном. Но мы, чернобыльцы, стараемся не зацикливаться на
болезнях. Хотим только, чтобы общество о нас помнило…
Валерия Яроновецкая
Фото Кирилла Кудрявцева
