Одной из традиций Московского международного кинофестиваля является презентация будущих проектов, что обещают стать крупными событиями в кинематографе. На недавнем кинофестивале среди представленных был фильм Павла Лунгина «Ветка сирени». Картина повествует о судьбе великого русского композитора, пианиста и дирижера Сергея Рахманинова. И хотя действие происходит в последние годы жизни музыканта, которые он провел в эмиграции, многие ностальгические фрагменты «Ветки сирени» будут сняты в Петербурге. Интересно, что Лунгин пока не определился с тем, кто же сыграет Рахманинова. А вот Чайковского он увидел в народном артисте России 39-летнем Евгении Миронове, с которым встретился корреспондент «Смены».

Вижу не потолок, а звезды!

- Евгений, не так давно вы снимались в Питере в российско-британской картине «Транзит», и вот опять будете приезжать на съемки в наш город... Для вас предложение Павла Лунгина стать Петром Ильичом Чайковским стало сюрпризом?

- Скорее счастьем! Наверное, для каждого русского человека Чайковский не просто композитор. В его музыке отразилась сама суть русской души. Поэтому я сейчас с удовольствием погружаюсь в мир его образов, читая воспоминания современников и, конечно же, письма, дневники композитора. Вновь и вновь слушаю его музыку. И я счастлив, что мне предстоит прожить какой-то отрезок жизни в этом материале.

- В последнее время вы удивляете не только масштабностью ролей, но и постоянной сменой амплуа... Неожиданностью стала ваша роль отъявленного негодяя Прохора в экшене «Охота на пиранью», в «Транзите» вы сыграли опустившегося офицера... И вот - Чайковский!

- В любой роли, начиная с «Мусульманина» или «В августе 44-го» и до сегодняшней «Пираньи», мои герои разные, сложные. В любую роль вкладываешь душу. Конечно, я хотел бы играть и в дальнейшем роли масштаба Гамлета или князя Мышкина. Но в принципе, можно все, что угодно, сыграть с накалом. Главное, чтобы роль была по душе. Иначе профессия теряет смысл, потому что она предполагает траты. А если играть, не тратясь, без эмоций, без души, тогда зачем вообще все это? И еще важно профессией заниматься радостно. Как однажды сказала Инна Чурикова, снимаясь в «Идиоте»: «Это радостные мучения!». Этот поиск невозможно остановить. Меня часто спрашивали: «А что вы будете играть после Гамлета, после князя Мышкина?», но я такой проблемы для себя не видел. Я не вижу, не чувствую своего потолка - я вижу звезды.

- Вы все еще мечтаете о женской роли?

- Думаю, это мечта любого артиста. Потому что это высшее перевоплощение.

В 95 лет можно быть яркой

- Как вам работалось с Алисой Фрейндлих в фильме «На Верхней Масловке»?

- Я попал, как и все остальные, под ее влияние. Она великая актриса. Мне повезло, я работал с потрясающими звездами. Но такого шарма, какого-то легкого, французского, никогда в жизни не видел ни у кого. Не могу даже объяснить, чем она меня поразила конкретно. Но она все делает так изящно, так незаметно. Как будто плетет кружева.
Даже играя 95-летнюю старуху, остается яркой женщиной. На съемках я ее в шутку называл Бабой-ягой. Когда мы расставались, она мне подарила игрушечную Бабу-ягу, я ее повесил на кухню и каждое утро с ней здороваюсь: «Здравствуйте, Алиса Бруновна!».

- Как вы попали в Совет по культуре при президенте России?

- Когда меня пригласили туда, я подумал: «Оп-а!» Еще мои учителя предупреждали, что следует держать дистанцию с властью. Но когда я туда попал, понял, что эту возможность надо как-то использовать, а просто сидеть в костюме рядом с президентом - это не для меня. Уже на первом заседании Путин поддержал мою инициативу о создании фонда, который помогает молодым актерам.

- Представьте ситуацию: на вас внезапно «свалился» миллион долларов. Как бы вы его потратили?

- Я не очень-то умею фантазировать на тему «что было бы, если бы»... Я достаточно реальный человек. Но так сложилось, что сейчас имею возможность делать то, что хочу.

А что касается «больших количеств денег», то все очень просто - надо отдавать все детям.

Мне приходит много писем, в которых пишут, что я своими ролями в кино и театре помог людям в трагических ситуациях. И мне это очень важно. Когда я стал лауреатом премии Солженицына, то подумал, что она для меня дороже всех кинематографических наград.

«Продолжаю брать уроки бокса...»

- Вам знакомо состояние полета - в творчестве и обычной жизни?

- Настоящий полет случается редко - как в жизни, так и в театре. В жизни это происходит в состоянии влюбленности. А на сцене? Трудно объяснить... Я читал дневники многих великих артистов, самому было интересно разобраться, но никто не может определить, когда это приходит, когда уходит, когда отнимается навсегда. Но если такое состояние наступает, то сразу ощущаешь некую свободу, что дает возможность совершать неожиданные даже для себя самого поступки. Это редко бывает, но бывает.

- Говорят, вы любите летать и в прямом смысле этого слова...

- Мы с сестрой были в Швейцарии, где она меня уговорила полетать на параплане - это такой парус. Прыгаешь с высоты двух тысяч метров и дальше летишь, паришь в течение часа! Это очень интересно: чувство страха и чувство восторга...

- Так вы любитель экстрима!

- Раньше таким не был. Хватало экстрима в профессии. Но в последнее время меняюсь. Катался на горных лыжах, боксом занимался, сначала мне надо было для роли, а потом, когда картина закончилась, понял, что мне бокса не хватает, и я продолжил брать уроки. Вот еще дайвингом хочу заняться. В фильме «Побег» у меня было погружение на глубину, это не так много, но ощущения мне понравились.

Перешел грань в «кукушке»

- Вы часто играете героев со «сломленной психикой»... Говорят, в Саратове (там Миронов начинал как актер. - Прим. М. А.) вас даже называли «королем истерик»...

- И тогда играл в «Полете над гнездом кукушки». И в одной из центральных сцен, видимо, перешел грань, уйдя в чистую физиологию...

- Вам ведь и потом «везло» на подобные роли...

- Валерий Фокин поставил у нас в театре спектакль «Еще Ван Гог», где я играл некоего художника, «а-ля Ван Гога», а действие проходило в психиатрической лечебнице. По полчаса я находился в одной и той же позе, не двигаясь, а сзади меня были больные, и когда я начинал «оживать», то чувствовал, как зрители неотрывно за мной следили. Минимальный выразительный знак, элементарный перевод взгляда в другую сторону очень сильно действовал. Мне было интересно найти такой очень экономный способ существования в роли. В фильме «Превращение» я по роли тоже был поставлен в такие жесткие обстоятельства, когда были ограничены визуальные средства, и единственное, чем я мог пользоваться, - это глаза. Все, что делал в театре или в кино, не подходило для этой роли, мне нужно было найти другой язык. Мне очень много дала эта роль... Странно, что эта картина прошла незамеченной.

- Готовясь к роли Гамлета, вы действительно описывали на бумаге его состояния?

- Да, и таких записей было огромное количество. Я пытался определить эти изменения, зафиксировать для себя его эмоциональные состояния.

- А за собой вы никогда не вели подобных наблюдений?

- Нет. Мне больше интересно копаться в психологии моих героев.

- Гамлетовский вопрос «быть или не быть» для вас очень актуален?

- Каждую минуту, даже в мелочах. На самом деле вопрос выбора - это вопрос совести. Иногда хитришь сам с собой, но потом тебе же это аукнется...

Михаил АНТОНОВ

Фото Владимира БЕРТОВА