(Окончание. Начало в «Смене» от 4 и 5 декабря)

Шильников был небольшого роста, коренастый. Быстрые, веселые, глубоко посаженные глаза. О таких, как Василий Иванович, вятских мужиках на Руси всегда говорили: мужичок с ноготок.

На лацкане пиджака он с гордостью носил значок «Мастер спорта СССР». Он занимался акробатикой. Получил травму. Акробатику пришлось бросить. Он стал мастером спорта по стендовой стрельбе. И ледовую разведку часто сравнивал со спортом. А еще он был отличным охотником и знатоком северной природы.

Он обожал кошек и собак. Его любимцем был Якан - русско-европейская лайка. Пес дальше Кировской области и Вологодчины со своим хозяином не ездил. Но имя ему Василий Иванович привез из Арктики. Есть на границе Восточно-Сибирского и Чукотского морей мыс Якан. Морякам он известен как одно из самых труднопроходимых мест на всей трассе Северного морского пути. Тяжелые ледяные поля обычно всегда там преграждают путь караванам. И часто на помощь тем, кто застрял у Якана, приходит ледовая разведка.

Якан

...Однажды перед тем, как отправиться в Арктику на апрельский облет - в те времена каждую весну накануне навигации ледовые разведчики ААНИИ обследовали всю трассу Северного морского пути, - мы с Шильниковым уже поздно вечером пошли гулять возле его дома, прихватив с собой, конечно, и Якана.

Я ждал, что Василий Иванович введет меня в курс дела, расскажет, куда полетим и где будут посадки. А он от моих вопросов отмахнулся:

- Мы с тобой в Арктике наговориться успеем...

Он предпочитал напоследок спокойно пообщаться с Яканом:

- Засиделся ты, мой умный пес, дома, засиделся... Тебе в лес хочется. Правильно, в лесу хорошо. Вот вернусь с разведки, возьмем мы с тобой ружье - и на охоту...

Умный ты пес, хороший пес...

Это было в середине семидесятых - год, кажется, 1976-й.

Через несколько дней на Ил-14 мы вылетели из Ленинграда в Арктику и десять дней утюжили ее просторы. За десять дней налетали 100 часов. И каждый раз на мой вопрос, где будем ночевать, Василий Иванович улыбался: «Где Бог спать положит - там и заночуем». Этого действительно предугадать было нельзя. То бухту Нагурская на Земле Франца-Иосифа накрывал туман. То Амдерма не принимала. Ну а на Диксон командир самолета Михаил Подольский сам садиться отказался: «В таком гнилом месте погода меняется сто раз на дню и застрять там можно на неделю...» В результате судьба закидывала нас на какую-нибудь полярку, на арктические острова, в заметенную снегом крохотную гостиницу, где на стене обычно красовались вырезанные из «Огоньков» кустодиевские дамы либо «Грачи прилетели». Они как назло напоминали о земле, о доме, о том, что есть края, не окруженные этими бесконечными льдами...

Вечером - очередной пустынный аэропорт, очередная неуютная гостиница, идешь к ней, а ноги дрожат, будто ты не на земле, а все еще в воздухе. Выпив крепкого, как чифир, чая мы бухались спать, но хоть сон морил моментально, всю ночь казалось, что летишь в самолете - гудели двигатели и ощущались перепады высот. А утром надо было опять брести к самолету и минимум часов десять утюжить Арктику.

Попробуйте час неотрывно смотреть в окно мчащегося поезда. Покажется, что вертится карусель и у вас уже нет сил кружиться. А карусель не остановить.

Ледовые разведчики к такой жизни привыкли. Полярные капитаны о них говорят: «Ледовая разведка - это наши глаза, - а самые мудрые из них добавляют: - Знать ледовую обстановку - это значит наполовину ее преодолеть».

Шильников и двое его коллег - Александр Зябкин и Камиль Кумачев - сидели у блистера - похожего на выпученный рыбий глаз иллюминатора, и неотрывно наблюдали за льдами, занося в журнал какие-то малопонятные постороннему значки. Нашей целью была разведка не тактическая, не помощь судам, а стратегическая - по всей трассе, с расчетом на будущую навигацию. Но пару раз мы приходили на помощь караванам. Возле берегов Ямала, у мыса Харасавэй, где вместе с атомоходом «Ленин» работал «Павел Пономарев», заметили, что льды быстро съедают проложенный канал, и тут же предупредили ледокольщиков, что его срочно надо расширять, иначе теплоход застрянет.

Пропащий

...Шильников мечтал по дороге залететь на станцию «Северный полюс-23» - как раз годом раньше он нашел для нее ледяной остров, на котором она спокойно путешествует сейчас по океану. Над Чукотским морем, где она дрейфовала, погодка звенела: солнышко, видимость - миллион на миллион.

- Да, кажется, смилостивилась над нами Арктика, - улыбнулся Василий Иванович. - Совестно ей, видать, стало за циклоны и ветры, посланные вслед за нами к Земле Франца-Иосифа и Северной Земле. Хоть здесь, на востоке, побыстрее справимся.

Вот была бы такая погодка в прошлом году, когда в августе он четыре часа кружил в тумане над этими льдами, пропиливая галсами район севернее острова Врангеля и надеясь все же разглядеть под крылом самолета громадный дрейфующий остров, найденный им за несколько месяцев до этого, - столообразный айсберг площадью семь на три километра. О такой «земле» для дрейфующих станций полярники всегда мечтают. А он тогда словно утонул в тумане. Исчез как раз накануне высадки станции.

И не мог его найти сам Шильников, который за несколько лет до этого отыскал великолепный ледяной остров для станции «Северный полюс-22». (Тогда еще никто и не предполагал, что она поставит рекорд долголетия - почти десять лет пропутешествует по океану.) Не мог найти сам Шильников, который славился своим необычайным умением в полетах «раскручивать улитку» - то есть летать, расширяя круги от предполагаемой точки поисков, надеясь, что на следующем круге удастся выйти на нужную льдину.

В тумане Ил-14 выскочил тогда на айсберг размерами куда меньшие. И у летчиков лица помрачнели. Только Шильников радовался и приговаривал:

- Нашли, ребятки, нашли пропащего. Через три минуты будет и наш айсберг! Только чуть на восток повернуть надо...

Оказывается, его «улитка» принесла удачу и на сей раз.

Еще в первом полете Шильников на всякий случай нанес на карту маленький ледяной остров, дрейфующий поблизости от айсберга. Измерил расстояние между ними, пометил их взаимное расположение. Это его привычка - наносить на карту все сведения, достойные внимания. «Иногда маленькая деталь может стать маяком и вывести к цели», - часто повторял разведчик.

И ровно через три минуты под крылом самолета был ледяной остров, на котором 5 декабря 1975 года полярники «СП-23» подняли флаг.

...И вот через несколько минут наш самолет сядет на этот остров и Шильников окажется на «земле», найденной им в океане.

Шильников улыбался. Улыбался сам себе. Погода отличная. Сейчас он встретит своих старых друзей.

Но через несколько секунд радист огорченно сообщил:

- Василий Иванович, сейчас с «СП-23» передали: над станцией узкая полоса тумана. Видимость скверная.

- Сейчас пройдемся над их полосой, примеримся, - успокоил командир самолета. - Малейшая возможность будет - сядем.

- Мы над островом! - вдруг крикнул Шильников, не отрываясь от блистера.

Где он этот остров разглядел? Где заметил точки-домики? Мы шли на высоте метров семьдесят, но никто из нас ничего, кроме непроглядного тумана, так и не увидел. О посадке нечего было и думать. Оставалось только проклинать эту сорокакилометровую полосу тумана. Угораздило же ее осесть именно над станцией.

- Ну ничего, в другой раз свидимся, - вздохнул Шильников.

Ничего не оставалось, как уходить к берегу.

Сто часов

...Налетав сто часов, мы лежали в кроватях в небольшой гостинице поселка Черский на берегу Колымы и никак не могли уснуть. Казалось, что мы все еще летим в самолете надо льдами. Мы понимали: это - от усталости.

Сто часов. Позади Баренцево и Карское моря, море Лаптевых, позади Восточно-Сибирское и Чукотское моря, позади 30 тысяч километров над Северным Ледовитым океаном. Сто часов в небе Арктики. У экипажа уже кончилась саннорма. Больше 100 часов в месяц им летать не положено. Вечером на пассажирском Ил-18 летчики отправятся в Москву.

А ледовые разведчики остались в Черском, чтобы уже с новым экипажем продолжить апрельский облет. На него выделено 160 часов. Значит, впереди - еще 60 часов в воздухе.

Я с ними уже не полетел. С непривычки 100 часов в воздухе - солидная перегрузка... Я и сейчас, три десятка лет спустя, удивляюсь, что решился на такой перелет. Теперь бы не решился. Вон месяц назад слетал в Антарктиду на станцию Новолазаревская (до нее от Питера почти 15 тысяч километров), и то вымотался.

Хотя за десять дней в воздухе провел чуть больше 40 часов, из Петербурга до Кейптауна летел на комфортабельном рейсовом аэробусе, а последние четыре тысячи километров через Южный океан на тоже немаленьком Ил-76, а не на грузовом Ил-14. Правда, сейчас уже и таких самолетов давно в помине нет. И вместе с ними ушла, к сожалению, та прекрасная эпоха, когда ледовые разведчики регулярно несколько раз в год утюжили всю трассу Севморпути и прилегающие к нашей стране пространства Северного Ледовитого океана, чтобы собрать как можно больше сведений о льдах Арктики. Да и опытных ледовых разведчиков остается все меньше.

Покидают они этот мир вместе со старыми самолетами-трудягами.

И заменить их не в силах даже умные космические спутники. Не могут они пока заменить уникальный глаз разведчика и определить из космоса и толщину льда, и сплоченность, предсказать, пробьется ли караван.

...Весной 2003 года, как только позвала труба, свою неторопливую полупенсионную жизнь Шильников послал ко всем чертям и в семидесятипятилетнем возрасте полетел вместе с Сергеем Кесселем - своим учеником и в прошлом начальником высокоширотной экспедиции «Север» - в Арктику: искать севернее острова Врангеля льдину для новой станции. Вскоре на ней была открыта первая российская дрейфующая станция «СП-32». Ее высадили спустя двенадцать лет после того, как завершила свою работу предыдущая станция, советская - «СП-31».

Это был его последний полет в Арктику.

Друзья Василия Ивановича подсчитали, что на ледовой разведке за свою жизнь он налетал примерно 21 тысячу часов. Цифра рекордная - к ней никто другой из ледовых разведчиков даже приблизиться не смог: 10 тысяч часов считается огромным налетом. А тут 21 тысяча! Выходит, в воздухе он провел 875 дней - двадцать девять месяцев, почти два с половиной года.

...Год не дожил Василий Иванович Шильников до своего 80-летия. Умер в прошлый четверг, 29 ноября.

Как всегда, прихватив набитый едой рюкзак, ехал в метро от Кировского завода на Финляндский вокзал, чтобы сесть на электричку до Белоострова. Свою дачу в садоводстве полярников он любил - весной, летом и осенью проводил там почти все время, изредка наведываясь в родной Арктический и антарктический институт, где продолжал работать - в основном над историей ледовой разведки. А зимой он ездил на дачу кормить два десятка кошек - брошенные после лета своими хозяевами, они чуть ли не со всей округи приходили к домику Шильникова, зная, что он наварил им каши.

Вот прямо в метро, со стареньким рюкзачком на плечах и умер. Прихватило сердечко.

Владимир Стругацкий