17 апреля в московском театре «Школа драматического искусства» Леонид Мозговой отметил свой 70-летний юбилей. Уникальный артист, который впервые сыграл в кино, когда ему пошел уже шестой десяток, удостоен всех мыслимых кинематографических наград. В частности, за роли Ленина в фильме «Телец» и Гитлера в фильме «Молох» он дважды получил национальную премию кинокритики и кинопрессы «Золотой овен», а также стал первым лауреатом национальной кинопремии «Ника». О том, как к нему пришло позднее признание и почему петербургский артист встречает свой юбилей в Москве, Лео­нид Павлович рассказал «Смене».

- А это все американцы придумали! Когда мы были на Нью-Йоркском кинофестивале, какая-то их газета меня так назвала. Произошло это после показа трех фильмов Сокурова, где я сыграл три главные роли - Гитлера, Ленина и Чехова. К сожалению, фильм «Камень», где я в образе Антона Павловича, прошел в России незамеченным, а ведь это была моя первая роль в кино.

- Какое там позднее признание! Я как артист был счастлив два десятка лет безмерно. Отчасти обидным было только начало служения ремеслу после Театрального института. Я учился у великого театрального педагога Бориса Вульфовича Зона, который воспитал Наталью Тенякову, Алису Фрейндлих, Льва Додина, Виктора Костецкого и десятки других непревзойденных артистов и режиссеров. Он трепетно относился к каждому движению зрачка глаз артиста на сцене, страдал от малейшего не оправданного задачей движения. А играть мне пришлось в Театре музыкальной комедии, благо педагоги хорошо поставили мне тенор. Превосходный театр, но не мой! Когда дело дошло до выступлений с опереттами на стадионах, где не только моего глаза, а даже меня всего целиком было не различить зрителям, - я ушел. И нашел свою счастливую мансарду рядом с «Ленфильмом».

- Да, 41 год я прослужил в Областной филармонии и в «Петербург-концерте» и выступал от Бреста до Сахалина. Придумывал спектакли сам, мудрил с декорациями и бутафорией, чтобы их вес не превышал пятнадцати килограммов. Помощников-то не было, возил с собой как багаж. Играл моноспектакли по произведениям Достоевского, Набокова, Окуджавы... Знаете, как называется театр одного актера по-сербски? Позорище едного глумца! Вот таким глумцом я и был.

- Это необыкновенно. Пусть и нет признания миллионов и шумихи в прессе. (Кстати, первое интервью со мной напечатали лет двадцать назад именно в «Смене».) Так вот, о Классическом театре, то есть мансарде, где зальчик всего на 20 человек. Здесь играешь глаза в глаза, зрителям сначала неудобно, они стараются отводить взгляд. А после спектакля жмут руку. Одна учительница-москвичка раз в год привозит 20 школьников специально в Петербург на мой спектакль. Она считает, что ребята должны видеть мою работу для развития души. Недавно приходили смотреть спектакль шведы. Подождали меня на лестнице. И сказали только одно: «Мы вам обещаем, что станем лучше». А после спектакля по Достоевскому «Сон смешного человека» подошла женщина и сказала, что год назад у нее муж покончил жизнь самоубийством, и если бы он посмотрел мою работу, то остался бы жить. Вот это я называю настоящим признанием. Никакие вспышки бли­цев на Каннской лестнице, никакие блестящие награды не могут с этим сравниться! Тысячу раз прав наш классик Островский: в театре надо либо священнодействовать, либо убираться вон.

- Я не могу судить: я снимаюсь у нетипичного представителя режиссерского племени, у Александра Сокурова. Он деликатен, внимателен, тонок, интуитивен. Если у меня что-то не получается - я об этом не узнаю. Мы просто пробуем еще раз. Я благодарен Сокурову за то, что он меня стал снимать. Я всегда мечтал о кино, но вот сложилось только с Сокуровым.

- Это его награды. Он заразил меня размышлениями об абсолютно, казалось бы, разных людях - Гитлере и Ленине. С Владимиром Ильичом мне пришлось особенно тяжело: ведь долгие годы я, как и вся страна, был загипнотизирован этим образом. Вместо Бога у нас был Ленин. Уж какой записной демократ наш поэт Андрей Вознесенский, и тот писал: «Уберите Ленина с денег - так цена его высока!» И срывал аплодисменты миллионов. Так что сложно мне было его играть. Но когда я понял, что режиссер не собирается унижать Ленина, а хочет его снизить до обыкновенного человека, до человека в быту, дело пошло. Владимир Ильич получился сильным, несмотря на беспомощность. И как его жалко, попавшего в сотворенную им же систему: чуть только покинул пост - ты сразу никто, тебя не видят, не замечают, и ты можешь умирать в страшном одиночестве...

- Еле удержался от того, чтобы сделать из него полное исчадие ада. Больной он все-таки человек... Впрочем, как и Ленин. И оба они - мне это кажется важным - не смогли ничего достичь в своих профессиях. Ленин как адвокат не выиграл ни одного процесса, Гитлер как художник и как архитектор оказался ничтожным. Они отыгрывались на мире за свои старые обиды, самоутверждались. Ради идей людей не жалели. 

- Театр «Пушкинская школа», в репертуаре которого у меня две роли, сейчас на гастролях в столице. В составе этого молодого и чрезвычайно приятного коллектива я  недавно и сейчас многому учусь заново под руководством главного режиссера Владимира Рецептера. Чтобы не сорвать мой юбилей, Владимир Эммануилович предложил мне отпраздновать его в Москве, ударным трудом, без отрыва от сцены. На самом деле я ему очень благодарен - смогу увидеться со своими сокурсниками.

- Конечно, Бориса Вульфовича Зона мы будем вспоминать всегда. Это грандиозная фигура для всех нас. Видите ли, Пушкин восхищался артистом Щепкиным и пожимал ему руку. Щепкин в свою очередь пожимал руку начинающему талантливому Станиславскому. Станиславский пожимал руку своему ученику и продолжателю дела Зону. А Зон пожимал руку мне. Благодаря своему учителю я в четырех рукопожатиях от Пушкина.