Урок мужества
Выстояли и победили
Ленинградцы, пережившие блокаду, поделились со «Сменой» своими воспоминаниями о самой страшной, первой ее зиме - зиме 1941/42 года
70 лет отделяют нас от самой страшной блокадной зимы 1941/42 года, когда от голода, холода и обстрелов ежедневно умирали от трех до четырех тысяч ленинградцев. Свидетелей того ужаса с каждым годом, увы, становится все меньше. Блокадники уходят. Большинство из тех, кто дожил до наших дней, в 1941-м были детьми. Им суждено было повзрослеть очень рано.
Николаев Анатолий Ильич:
«В блокаду я стал сиротой»
Когда началась война, Толе Николаеву было всего четыре с половиной года. Казалось бы, совсем ребенок. Но, слушая его воспоминания, понимаешь: на самом деле это был уже вполне взрослый человек.
- Во время войны я стал сиротой: мама погибла в самом начале войны при бомбежке (я до сих пор не знаю, как это было, - говорят, она ехала в трамвае), папа - на фронте, а бабушка - в ленинградской квартире от голода.
В 1941 году семья Николаевых жила на Мичуринской улице, на Петроградке. В их дом попала огромная бомба - и только чудом не взорвалась. Но здание все равно серьезно пострадало - жильцов пришлось переселять.
- Когда это случилось, бабушка с отцом пилили дрова, - вспоминает Анатолий Ильич. - Объявили воздушную тревогу, но они решили, что допилят одно полено - и мы все вместе побежим в бомбоубежище. Но тут раздался страшный грохот. Папа с фонариком выскочил на улицу - и увидел застрявшую в стене бомбу...
А потом отец ушел добровольцем на фронт. Толя остался жить вдвоем с бабушкой - их поселили в дом на улице Мира. Отец Толи был моряком и служил на одном из кораблей на Неве. Поэтому во время страшной блокадной зимы он нередко забегал навестить родных.
- Я хорошо запомнил изразцовую печку, которая стояла в нашей комнатке. Как-то папа принес нам немного хлеба и начал жарить его - я даже не знаю, на каком масле и откуда он его взял. Но этот запах поджаренного хлеба помню до сих пор - для меня нет ничего слаще...
А еще, когда бабушка ходила за водой, она нередко брала внука с собой. Впереди на санки ставила ведро, а сзади сажала Толю. Соседки потом рассказывали, как однажды встретили пожилую женщину у подъезда в раздумьях: сам внук самостоятельно подняться по ступенькам от недоедания уже не мог, а одновременно нести и его, и ведро воды не могла сама бабушка... В то же время оставить воду было нельзя - ее бы быстро забрали...
- А потом бабушка умерла от голода, и папа отдал меня в детский сад, по сути - в детский дом, - продолжает свой рассказ Анатолий Ильич. - Папу с войны я так и не дождался - стал сиротой. Сейчас часто бываю на улице Мира - подхожу к своему дому, где наша семья жила в блокаду, и на глаза наворачиваются слезы...
Свечникова Валентина Алексеевна:
«Нас спасла бутылочка рыбьего жира»
Валентина Свечникова в 1941 году была уже в сознательном возрасте - 12 лет. Она с трудом пережила первую блокадную зиму, а ее 10-летний братишка погиб.
- В июле 1941-го, когда только началась война, меня вместе с другими детьми эшелоном отправили на Валдай - это было что-то типа эвакуации, - рассказывает она. - Но потом прошел слух, что там вскоре будут немцы. Приехал папа и забрал меня домой, в нашу квартиру на 11-й линии Васильевского острова.
Там девочка и жила всю блокаду. Когда начался жуткий голод, семья спасалась обрезками с трупов лошадей, которые мама приносила с завода «Марксист». Ими кормили рабочих, и жалкие остатки (фактически кожу с шерстью) многие брали домой. Потом палили на плите и варили из них студень. А вскоре не стало и этого.
- Помню, как мы с братом зимой резали кусочки хлеба, сушили их на буржуйке, а потом сосали, - рассказывает Валентина Алексеевна. - А потом случилось чудо: мама нашла дома бутылочку с рыбьим жиром. Мы несколько дней варили из него суп, и нам казалось, что это была уха.
Девочка хорошо запомнила, как вместе с братом ходила зимой собирать щепки для печки. На грудь им прикалывали светящиеся значки, которые выдавали в школе: так можно было различать людей на улице. Но однажды совместные прогулки закончились: брат сел у буржуйки и сказал, что больше никуда не пойдет - нет сил.
- В 1942-м он умер, - рассказывает она. - Мы с мамой погрузили его на санки и повезли на 8-ю линию Васильевского острова, к реке Смоленке, - там принимали покойников. Я увидела целую гору мертвых тел, которые тут же загружали в машину. Мама плакала, но ее стали успокаивать: хорошо, мол, что твой сын не будет здесь лежать - его сразу отвезут и похоронят...
Когда Валентина Алексеевна видит кадры блокадной хроники, ей всякий раз кажется: это она вместе с мамой на санках везет тело своего умершего от голода брата...
Иокша Олег Николаевич:
«Никогда не забуду, как будил мертвую маму»
Олегу Иокше в 1941 году было всего три года. Кажется удивительным, но детская память все равно сохранила блокадные воспоминания - пусть и обрывочные. Рассказывать о них блокадник не может без слез - слишком страшные картины встают перед глазами.
Самое сильное довоенное воспоминание Олега Николаевича - глазированные булочки, которыми угощали его родители. А военное - то, как он сидит на кровати у своей угасающей от голода мамы... Правда, смысла происходящего мальчик тогда еще не понимал...
- Мы жили на правом берегу Невы - дом стоял на набережной, которая сейчас называется Октябрьской, - рассказывает Олег Иокша. - Мы с сестрой часто оставались дома одни. А потом ее забрала к себе тетя. Мама умерла в феврале 1942-го. Я навсегда запомнил, как ее тормошил и пытался разбудить. А она все не вставала. Потому что уже была мертвая...
Как ее похоронили, Олег Николаевич не знает. Он и дату смерти мамы узнал лишь в сознательном возрасте.
Брозголь Аркадий Миронович:
«Сдал для фронта любимые лыжи»
Школьник Аркадий Брозголь встретил войну на Валдае, а первую блокадную зиму пережил в Ленинграде. Сегодня он пишет о блокаде стихи.
Рассказы о том, что война застала страну врасплох, всегда вызывали недоверие у Аркадия Мироновича Брозголя. В мае 1941-го учеников школы, в которой он учился, в приказном порядке вывезли на Валдай. И еще до нападения фашистов там же, на Валдае, они видели, как потянулись цыганские обозы на восток... После объявления войны ребят погрузили в вагоны и отправили в Ленинград.
- Первое, что бросалось в глаза в городе, - вспоминает Брозголь, - аэростаты в небе и зенитки. Еще - призывы сдавать для фронта зимние вещи, лыжи, лыжные ботинки. Папа только что подарил мне лыжи, мне было их жалко, но я, конечно же, отнес их в приемный пункт. Папа вскоре ушел добровольцем в ополчение, а мы, мальчишки, бегали по набережным, собирали осколки от снарядов, тушили на крышах зажигалки. Потом начались голод и еженощные бомбежки.
Аркадий Миронович не любит рассказывать о страшной блокадной зиме 1941/42-го. Все воспоминания - в стихах.
- Недавно напечатался в «Невском альманахе». Хочу, чтобы люди не забывали, как от пожаров, взрывов бомб и разрывов снарядов небо над Ленинградом становилось кровавым...
Подготовили
Ольга Рябинина,
Людмила Андреева
Фото из архива Арифа Сапарова
