«Я счастливая - за годы войны у меня умер только один раненый!»

Урок мужества

Медсестре Зинаиде Смирновой, работавшей в эвакогоспитале на Дороге жизни,
доверяли выхаживать самых тяжелых пациентов

Она только закончила школу, когда началась Великая Отечественная. Еще вчера - выпускной вечер и мечты о поступлении в Театральный институт, а завтра была война. Зинаида Смирнова рвалась на фронт. Поэтому решила получить востребованное на фронте образование - медицинское. Поступила в Первый мед, потом - на краткосрочные курсы медсестер и через полгода ушла на войну. Пациенты госпиталя, в котором работала Смирнова, вспоминали о ней с большой теплотой. Раненые говорили, что «у сестрички Зины золотые руки», и верили, что если она дежурит, то в этот день никто из них не умрет.

Листая страницы памяти
Сейчас Зинаиде Афанасьевне 90 лет, но память у нее не хуже, чем у молодых. Она многое из военного времени помнит в мельчайших подробностях и умеет интересно рассказывать. Что-то вспоминает со слезами, что-то - с ироничной улыбкой. У нее осталось много фотографий и документов военного времени. Она осторожно прикасается к пожелтевшей бумаге и черно-белым фотокарточкам, ласково поглаживая их пальцами. И про каждый листочек бумаги готова рассказать свою историю.
Вот, например, письма от летчика Николая Гаранина. Он лежал у Смирновой на отделении, а потом, когда вернулся в свой полк, стал с ней переписываться. Нет, он не ухаживал за молоденькой медсестрой, они были всего лишь знакомы. Однако многие бойцы нуждались в моральной поддержке, в возможности выговориться. Они зачастую не могли связаться со своими родными. Таким бойцам просто некому было писать! И в этой ситуации медсестры и врачи, самоотверженно выхаживавшие их в госпитале, становились для солдат близкими людьми.
А вот - фотографии, на которых запечатлены будни 1011-го эвакогоспиталя, в котором служила Зинаида Смирнова. Этот госпиталь работал на Дороге жизни и принимал раненых бойцов, которых отправляли из Ленинграда на Большую землю. Сначала он размещался в Войбокало, у железнодорожной станции, потом его передислоцировали в деревню Бор, затем непосредственно в Кобону, откуда уходили грузы по Ладоге. А уже после снятия блокады Ленинграда госпиталь перевели в Гатчину.
На одной фотокарточке мы видим, как осматривают больного. На другой - раненые бойцы сидят вокруг играющего патефона.
- Наш парторг Афанасий Алексеевич раньше работал в Кировском театре и очень любил музыку, - рассказывает Зинаида Смирнова. - Он смог достать патефон и договорился, чтобы нам дали несколько пластинок в радиоцентре. Я сама за ними ездила в Ленинград. К тому моменту наши уже успели построить железнодорожную Дорогу победы. Так что в город я добралась на поезде, а вот обратно пришлось топать пешком. В радиоцентре мне дали пачку пластинок весом 16 килограммов, и среди них была одна редкая запись - опера «Евгений Онегин». Когда мы поставили пластинку, все раненые стали подтягиваться к патефону. Даже лежачие просили их вынести на улицу, чтобы лучше слышать! Опера «Евгений Онегин» стала самой популярной у пациентов, ее одалживали даже комиссары из соседних госпиталей. В конце концов пластинку так заездили, что она хрипела и скрипела, как плохо смазанная телега. И все равно раненые просили поставить «Онегина».

Гауптвахта за самодеятельность
Под фотографиями - выписка из приказа № 33 по эвакогоспиталю. В нем Зинаиде Смирновой объявляется благодарность «за активное участие в госпитальной самодеятельности, обеспечении здоровья и веселого досуга раненых и больных, а также личного состава госпиталя». Зинаида Афанасьевна от души смеется. По иронии судьбы незадолго до вынесения благодарности ей объявили 10 суток гауптвахты, причем тоже за самодеятельность. Она во время репетиции концерта для раненых поспорила со старшей медсестрой.
- Гауптвахта в наших условиях выглядела следующим образом: отдельная палатка, часовой на входе, а из еды разрешалось давать только воду и пайку хлеба, - поясняет Смирнова. - Однако меня все жалели. То суп незаметно принесут, то даже конфетку подбросят. А работать-то некому, поэтому меня по-прежнему выводили на дежурства. Как раз в мою смену привезли бойцов, которые попали в немецкий котел и по болотам пытались выбраться к своим. Когда их нашли, они сами уже и ходить-то не могли! И вот меня оставили присматривать за этими ранеными, а остальных медсестер отпустили на праздничный концерт в Управление перевозок Дороги жизни. Конечно, я огорчилась, что не попала на концерт. Но это тоже было частью моего наказания. Раненые стали меня утешать: «Сестричка, да брось ты! Мы тебе сейчас такой концерт устроим, что они позавидуют». Выяснилось, что эти ребята умудрились каким-то чудом сохранить свои музыкальные инструменты: мандолину, гитару и баян. Вы представляете, они в болотах уже еле ноги переставляли, а свои инструменты не бросили! Бойцы стали играть. Потом меня попросили спеть и сплясать «Калинку». Я пляшу, и тут в палатку заглядывают батальонный комиссар и начальник нашего госпиталя! Они поздравили нас с праздником, ушли. А я - в рев. Думаю, что опять меня накажут. И так уже было 10 суток гауптвахты. Однако на следующий день мне в строю объявили благодарность за то самое «активное участие в госпитальной самодеятельности».

Блокадная зима
Однако о военном времени свидетельствуют не только документы и фотографии, но и сама квартира, в которой живет Зинаида Смирнова. Здесь она провела блокадные месяцы, пока не ушла на фронт.
- У нас был кусок жмыха, от которого мы отламывали кусочки и кидали их в воду. Так делали баланду. Еще были кольца от лыжных палок - настоящие сыромятные свиные ремни. Их мы тоже вымачивали, промалывали и несколько раз готовили из них суп. А в Новый год приготовили маленькие блинчики из муки. Тогда в Ленинграде в первый раз прибавили норму хлеба, однако несколько дней в городе не было электричества, чтобы этот хлеб испечь. Три дня в магазинах вместо хлеба давали муку. Еще у нас было большое подспорье - нормальные дрова. Отец осенью смог купить кубометр дров. Помню, с каким трудом мы их затаскивали в квартиру. Эти запасы спасли нас позже. Мы хотя бы могли погреться и что-то приготовить, а у многих и дров-то для буржуек не было. Воду мы брали из Фонтанки, пока она не замерзла. Потом уже пришлось ходить за водой к Неве, к спуску у Летнего сада. Сил хватало только на то, чтобы принести маленький бидончик.
Силы таяли с каждым днем, а ведь их требовалось много - каждый день юная Зина ходила учиться в институт или дополнительно на курсы медсестер. Потом работала в больнице. Работа была тяжелая и физически, и морально. Требовалось ухаживать за тяжелоранеными, среди которых было много изуродованных детей.

Под счастливой звездой
В январе 1942 года, после окончания ускоренных курсов, Зина пошла в военкомат. Там, узнав, что у девушки есть военная специальность, препятствий чинить не стали и отправили ее служить. 13 февраля по льду Ладожского озера Зину и нескольких других медицинских работников доставили в 1011-й эвакогоспиталь. Немцы часто бомбили эти места. Знали, что на железнодорожную станцию, по соседству с которой располагался госпиталь, с Большой земли приходят эшелоны с продуктами и припасами для осажденного Ленинграда, а в обратную сторону эвакуируют раненых и отправляют оружие и снаряды, сделанные ленинградцами.
- Одну бомбу фашисты сбросили прямо на территорию госпиталя, но она не взорвалась, - говорит Зинаида Афанасьевна. - Мы все подпрыгнули, но никто не пострадал. Нас после этого решили передвинуть подальше от железнодорожной станции в лес. Уезжая, мы даже приходили прощаться с той бомбой. Она была такая грозная, огромная, весила не меньше тонны. Нам, конечно, очень повезло, что она не сработала.
Зинаида Смирнова вообще считает себя везучей. Ведь сколько раз была на волосок от гибели, но спасалась! Однажды, когда она с другими медсестрами должна была ехать для работы в эвакопункт, машину задержали прямо перед бомбежкой. А потом девушки узнали, что все коллеги-медсестры, которых они должны были сменить в эвакопункте, погибли при фашистском налете.
Везучей Зинаиду Афанасьевну считали и пациенты, за которыми она ухаживала.
- Я счастливая - за годы войны у меня умер только один раненый! - продолжает она. - И это при том, что в моей палате лежали, как правило, самые тяжелые пациенты. Раненые шутили, что у них есть примета: если я дежурю, то в этот день никто не умрет. А того единственного больного, который скончался у меня на руках, я на всю жизнь запомнила. Это был 17-летний мальчик, которого привезли из Ленинграда. Я ужин раздавала и обратила внимание, что этот парень не ел. Сказал, что не может. Слышит, как ложками скребут по дну котелка, и у него от этого звука аж челюсти сводит. Я знала, что такие симптомы бывают при столбняке. Кинулась бегом к заведующему Владимиру Федоровичу, говорю, что у нас столбняк в палате. А он мне: «Ты с ума сошла?! Парень же не с поля боя к нам приехал, а из Ленинграда в гипсе. Какой столбняк?!» Однако врач пошел проверить, и столбняк подтвердился. С мальчика срезали гипс, а нога под гипсом, простите, что я об этом говорю, уже сгнила. Провели операцию, но боец все равно прожил недолго. Когда я принесла ему обед, он успел сказать: «Сестра…» И все. Отошла душа.

Доброе слово как часть лечения
Однако тяжелых больных медсестре Зиночке (в последние годы войны она уже стала старшей медицинской сестрой) доверяли, конечно, не только из-за везучести. Просто все знали, что она очень ответственно и старательно выполняет свою работу. Не позволяет себе спать на ночных дежурствах, хотя выматывалась страшно - работать-то приходилось на износ. Всегда находит доброе слово для больных, умеет выслушать и подбодрить. За профессионализм и чуткость пациенты ее очень любили.
- Это был и наш праздник, когда тяжелораненые шли на поправку, - рассказывает Зинаида Смирнова. - Помню, лежал у меня боец Петя Самойлов. Когда его привезли после операции в мою палату, хирург сказал: «Я свое дело сделал. А чтобы он пошел, это ты должна постараться. Иначе моя операция бесполезна». Петя поначалу не мог двигаться и говорить, только глазами вращал. Требовалось каждый день делать специальную гимнастику и массаж. Возилась я с ним долго, но когда парень смог впервые пошевелить пальцами, я действительно чуть не плакала! А потом Петя учился держать ложку. Он не мог в тарелку этой ложкой попасть, до рта еду донести, все на себя лил. Но, упрямец, не давал себя кормить. Постепенно ложка в его руках перестала дрожать, а через какое-то время Петя стал говорить. Все это было настолько выстрадано, что каждая его маленькая победа делала меня счастливой.
Искреннее сопереживание раненым, беседы по душам зачастую помогали лучше, чем даже медицинский уход. Как шутит Зинаида Афанасьевна, лечили «сказками и ласками». Иногда, собственно говоря, ничего другого и не было.
- С лекарствами было негусто. Хотя у нас ситуация все же была намного лучше, чем, допустим, в госпитале на противоположном берегу Ладоги, - отмечает Смирнова. - Мы все же были почти на Большой земле и близко к железной дороге, нам чаще перепадали медикаменты. Но бинтов всегда не хватало. А из лекарств у нас были только противостолбнячная и противогангренозная сыворотки, кофеин, морфий и валерьянка. В 1943 году появились первые сульфопрепараты, но эти таблетки выдавались понемногу, и их берегли, как золото. Антибиотиков у нас тогда еще не было. А у больных самым любимым лекарством был «вини порте», портвейн то бишь! Его выдавали только тяжелораненым, персонально за подписью начмеда, в малюсенькой бутылочке на несколько глотков. Вот в таких условиях мы ставили ребят на ноги. В нашем госпитале 70 процентов раненых и больных возвращались в строй. Видимо, помогали все-таки «сказки и ласки». Доброе слово и забота - это ведь тоже часть лечения. Не менее важная, чем лекарственная терапия.
Этот принцип Зинаида Смирнова запомнила на всю жизнь. После войны она около 60 лет проработала преподавателем в Медицинском институте и своих студентов в первую очередь учила быть чуткими и внимательными к людям. Без этого, убеждена Зинаида Афанасьевна, нельзя работать в медицине.