В гостях у «Смены»

Кшиштоф Пендерецкий: «Иногда музыка мешает»

Знаменитый польский композитор ищет вдохновение в тишине

Всемирно известному польскому композитору Кшиштофу Пендерецкому в ноябре исполнилось восемьдесят. Он обладатель более ста международных премий, в том числе нашей «Балтийской звезды». На рубеже тысячелетий был удостоен в Каннах специальной премии как самый великий из живущих композиторов. Пендерецкого знают и любят в Петербурге, поскольку он выступает здесь и как автор, и как дирижер десятки лет. И сам Пендерецкий любит Петербург.

Из глубины души
- Вы стали знаменитым еще в 60-е годы после «Плача по жертвам Хи­росимы». Как сегодня смот­рите на то произведение?
- Оно не теряет актуальности и сегодня, поскольку много происходит в мире трагических событий. Я сам пережил войну и в другом своем произведении - «Польском реквиеме» - пытался посредством музыки рассказать о страданиях Польши, о людях, погибших в концлагерях. «Плач» и «Реквием» отражают мое отношение к миру.
- Какие еще ваши произведения вам особенно дороги?
- Например, первая опера «Дьяволы из Лудена», написанная в 1969 году. Очень дороги все мои симфонии и… камерная музыка - чем старше я становлюсь, тем она для меня важнее. Сейчас композиторы не сочиняют камерной музыки, просто не умеют. Она трудная, потому что интимная, идущая из глубины души. Написать музыку для одного-двух инструментов подчас труднее, чем для большого оркестра.
- Как складывались творческие отношения с кинематографом?
- В 60-е годы я написал музыку к нескольким фильмам. Позже мою музыку использовали Стэнли Кубрик и Мартин Скорсезе… Ну вот недавно для «Катыни» Анджея Вайды еще писал. В Катыни погиб мой дядя, а у Вайды там погиб отец. Но вообще-то композитор, который пишет симфонии, у кинорежиссеров не вызывает особого интереса.

«Моя музыка - музыка славянина»
- Что в музыкальном мире было для вас наибольшим потрясением, наибольшим открытием?
- Я рос в маленьком городке. Когда мне было около четырнадцати лет, мы с отцом поехали в Краков на концерт, где исполняли «Страсти по Матфею» Баха. И для меня это было и настоящим потрясением, и великим открытием. В те коммунистические времена, в 40 - 50-е, по радио такую музыку не передавали. Даже поначалу и в филармонии было довольно трудно услышать религиозную музыку, это уже позже начали исполнять.
- И вы уже тогда решили писать духовную музыку?
- Мне вообще очень близок и дорог человек. Да, я использую в своем творчестве Евангелие, написал много духовных произведений, но у меня при этом все же на первом месте не Бог, а человек. Моя музыка часто носит абстрактный характер. И думаю, если б я жил в Новой Зеландии, я не создавал бы такую музыку, которую создаю, живя в Польше. И хорошо, что эта музыка затрагивает нужные струны в сердцах русских людей. Моя музыка - музыка славянина, швейцарец - тот скорее вообще не напишет музыку, а предпочтет сделать часы или сыр.

Русский храм не представить без пения
- Известно, что вы интересуетесь русской духовной музыкой. Что вас в ней привлекает?
- Во-первых, в русской христианской традиции большую роль, чем в западной, играет сама музыка. Как я давно обнаружил, служба у русских в православном храме - это некое действо, представляющее собой своего рода музыкальный театр. Без музыки, без пения службу в русском храме даже невозможно представить. В Польше, например, ксендз не поет, служба идет как бы в разговорном жанре. И мне кажется, для композитора русский храм является источником вдохновения большим, чем западный. Я давно увлекся русской духовной музыкой. У меня уже несколько основанных на ней произведений, и со старославянскими текстами.
- Что, по-вашему, сообщает человеку русская духовная музыка?
- Коль вся православная литургия построена на музыке, в таком случае это совершенно иная концепция литургии, где рождается свой посыл, свое особое воздействие. Тут невозможно даже что-то выразить словами. В этом удивительном русском музыкальном театре принимают участие все, и в итоге все предстает совершенно по-другому, чем на Западе, здесь все находящиеся в храме участвуют в действе и в переживании. Так вот и является тот самый уникальный феномен русской общности, соборности.
- А лично у вас какие возникают ощущения, когда вы слушаете эту музыку?
- Композитору вообще трудно словами передавать свои чувства, он их скорее может выразить в музыке… Могу лишь сказать, что я чувствую язык русской духовной музыки, понимаю то, из чего он складывается. Мне это нравится, близко, это - мой язык.

Полюбить тишину
- Ну а какой звук или звуки вообще вызывают у вас наиболее глубокие чувства?
- Если говорить о музыке - ведь это математика, абстракция, не имеющая прямого отношения к природным звукам. Я лично мыслю скорее формами, и только потом приходят звуки, музыка. Форма первична... Хотя, пожалуй, может быть и такой звук, который провоцирует меня на написание чего-то. Например, в «Семи вратах Иерусалима» я использовал инструмент, который сам сконструировал, - тубафон. Я видел, как в Полинезии аборигены играют на бамбуковых трубах. Это был необычный звук, который оказался действительно чем-то новым для меня и побудил к созданию нового инструмента.
- С какой музыкой вам приятнее отдыхать, а какая - вдохновляет на творчество?
- Во время работы музыка мешает. Я пишу музыку и не слушаю другой музыки в это время. А для удовольствия чаще слушаю классику, например полифонию XVI века. Вообще люблю абстрактную, полифоничную, сложную музыку. Но просто так я обычно музыку не слушаю. Тем более если у меня вечером концерт. Мне просто любая звучащая где-то музыка мешает.
- Вы, стало быть, любите тишину?
- Да. Я постоянно живу в мире звуков, и от этого порой трудно куда-то укрыться. У меня есть свой дом, большой парк, я увлекаюсь ботаникой. Там я себя лучше всего чувствую... Но и там у меня... птицы поют.

Павел ЯБЛОНСКИЙ