В гостях у «Смены»

Сергей Барковский: «Классики матом не ругаются»

Известный актер готов освистывать эпатажные театральные эксперименты

Сергей Барковский в особых представлениях не нуждается. Лауреат десятков национальных премий, сыгравший сотню ролей на сцене и в кино, только что отпраздновал свое 50-летие не где-нибудь, а в Санкт-Петербургской филармонии имени Шостаковича, где собрался весь творческий цвет города. Интересно, что актер не замыкается на своей профессии. В частности, работает в Совете по культуре речи при губернаторе Петербурга. А еще Барковский полностью поддерживает недавно вступивший в силу федеральный закон о борьбе с нецензурщиной и не понимает тех деятелей культуры, что стеной встали на защиту мата.

Не пригодилось…
- Сергей Дмитриевич, признайтесь, хоть раз в своей сценической жизни чувствовали, что вам для раскрытия образа необходимо ввернуть крепкое словцо?
- Никогда. На сцене - никогда. Если быть честным до конца, не скрою: в жизни иногда проскакивают такие словечки. Но исключительно в пиковых ситуациях и в узком мужском кругу. Как говорится, из анекдота слова не выбросить. Но есть табу. Мат - не для театра и не для общения со зрителем. Он несовместим со сценой.
- Разумеется, когда вы играете Василия Андреевича Жуковского, он как бы и несовместим. А, скажем,  Барон в пьесе «На дне» или генерал Чернота в булгаковской пьесе, которых вы тоже играли, - разве они не могут выразиться более смачно, чем указано у автора?   
- Эту мысль, как ни странно, частенько твердят даже деятели культуры. Слышал мнение, что не только можно ругаться со сцены, но и должно, если это художественно необходимо для раскрытия образа. Моя практика этого не подтверждает. Истинные классики обходятся без сквернословия. Чтобы сделать речь героя выразительной, даже грубой, совсем не обязательно материться. У Шолохова, к слову, есть трехэтажные выражения, не матерные, но яркие, афористичные. Герой как на ладони - и без малейшего скверно­словия. Поэтому я не только не согласен с пособниками нецензурщины, я даже пытаюсь с ними бороться…
- Каким образом?
- На заседании Совета по культуре речи замолвил словечко. Мол, не пора ли ограничить эту «лексику» в театрах. Мы тут же рекомендовали петербургским театрам прислушаться к нашему мнению. А вскоре вышел и закон всероссийский. Получается, мы подняли вопрос чуточку раньше.

Джульетта из подворотни?  
- Почему отдельным режиссерам кажется, что если Нина Заречная или Джульетта начнут выражаться «по матери», то это привлечет зрителя?
- Они идут на это ради эпатажа. Только ради него. Наг­лые, беспардонные люди, готовые исковеркать хоть Шекспира, хоть Чехова. Художественный беспредел! Ведь что такое драматический театр? Это кафедра человековедения, это работа сердцем, это действо для людей и про людей. Какое сочувствие, какое переживание может быть, когда зрителя просто ударяют по голове? И весь ужас в том, что подобным могильщикам театра, которые несут в храм искусства нечистоты языка, похабщину и пошлость, дают громкие звания новаторов, поощряют и выделяют гранты. Они превращают театр в перформанс, хеппенинг и инсталляцию.   
- Конечно, эти жанры полегче даются, чем классическая трагедия…
- Разумеется! И не надо при этом ни знать, ни уметь ничего. Никаких тебе событийных рядов, подводных течений, подтекстов, раскрытия характеров, сквозных действий. «Новаторы» даже не понимают, что искусство - это не прямое отражение жизни, это не репортаж с места событий, а художественное высказывание о жизни. Если у тебя нет ничего, кроме мата, и, кроме этого примитива, ничего не лезет из души - не надо высказываться! И в таких постановках приличному актеру делать нечего - достаточно быстро произносить текст и сносно двигаться. Я удивляюсь коллегам, которые участвуют в подобном фарсе.
- А куда же им пойти?
- В том-то и дело, что процесс коверканья и опошления зашел уже слишком далеко и чуть ли не половину репертуара петербургских театров составляют подобные эпатажные поделки. Нагнетание скверны никто не останавливает. Я понимаю власти: они не решаются прервать «творческий полет», влезть в душу «художника». Но мы до многого докатимся, если эти нечистоты, этот мусор безнаказанно будем выводить на сцену под свет рампы.  Что делать? Не знаю.
Не засвистывать же каждую подобную поделку? Хотя иногда очень хочется.

Доколе этим любоваться!
- Может быть, вместо того, чтобы издавать закон за законом (о запрете мата, об ограничении использования иностранных слов, о межнациональной розни и т.п.), следует использовать единый инструмент - цензуру?
- Я бы еще и редактуру возродил. Раньше ведь и та и другая были не только идеологическими инструментами. Они призывали к вкусу, к нравственности. А мы вместе с идеологическим моментом выплеснули из купели здорового ребенка. Ведь, извините, ушки вянут от того, что безудержно льется с экранов и эстрад. Доколе нам все это слушать? Доколе нам на это «любоваться»? Почему деятелям, которые не освоили азов профессии, этики и эстетики, разрешается оскорблять вульгарщиной нормальных людей? Как долго нас будут ошарашивать матерными петардами? Имеет же право человек отдохнуть от речевой скверны хотя бы в театре. Где ж ему еще вздохнуть душой? Хорошо, что у нас в Петербурге еще есть театральные «выродки», неиспорченные современными веяниями, которые упорно ставят и играют спектакли, воспринимая их как вид сценического искусства. Их нужно искать и громче им аплодировать!  

Людмила АНДРЕЕВА